Кыргызстан богат полезными ископаемыми, но извлечь их самостоятельно государству не под силу. Насколько горнорудный сектор остается привлекательным для инвесторов на фоне изменений в законах и в курирующем госоргане? Об этом Sputnik побеседовал с экспертом.

Глава Международного делового совета Аскар Сыдыков еще раз подчеркнул, что освоение недр для Кыргызстана остается одним из главных источников доходов. Но к разработчикам у государства строгое отношение. К тому же местные жители болезненно реагируют на добычу ископаемых из-за чувства собственничества и страхов за экологию близ их сел.

— Как, на ваш взгляд, сегодня работается предприятиям в горнорудном секторе в Кыргызстане, если исходить из информации, которую вам предоставляют члены вашего совета?

— В горнодобывающей промышленности всегда много проблем. Из-за некоторых из них десятки компаний не могут перейти к следующим стадиям работы на месторождении. Поэтому мы максимально стараемся помочь им вместе с коллегами из профсоюзов.

Если вы помните, горняки с недропользователями даже выступали с обращением, которое было продиктовано сложностями с рассмотрением заявок на проведение экологической экспертизы, согласование, получение разрешений и на остальные подобного рода процедуры, которые государство должно совершать и которые предусмотрены законом.

— В горнорудке часто говорят, что недропользователи затягивают работы, удерживают лицензии, ничего не делают. В результате объекты простаивают и отрасль не развивается. Так ли это и почему?

— Затягивание с экспертизами — один из ответов, почему дело у многих компаний стоит. Если не выдается самое простое заключение, не оформляется разрешение, не проводится согласование, то любой добропорядочный предприниматель не может дальше совершать действия.

Заявление на экологическую экспертизу должно рассматриваться не более трех месяцев, а по факту, как говорят недропользователи, это длится девять месяцев и дольше. Другими словами, сроки порой затягивают в три раза. Вы должны понимать, что все эти месяцы предприниматель несет расходы. Я специально подчеркиваю слово "предприниматель", потому что иногда у нас в обществе почему-то думают, что в горнодобывающей промышленности работают какие-то инопланетяне, что это не бизнес со всеми его издержками, а благотворительная организация, которая должна обеспечить добычу ископаемых, пожертвовать всем, а потом ее можно выгнать и оставить ни с чем.

— Помимо этого, мы знаем, компаниям приходится вести непростые переговоры с местными жителями, брать на себя решение таких социальных проблем, как строительство дорог, школ, детсадов, и обязательно трудоустраивать на предприятии всех местных жителей.

— Так и есть. Поэтому хочу еще раз подчеркнуть, что это обычное предпринимательство. Да, это высокомаржинальный бизнес, но он и высокорискованный, требующий огромных объемов вложений. В среднем на разработку каждого месторождения общегосударственного значения уходит более ста миллионов долларов. Вот представьте, в год на всю экономику мы привлекаем миллиард долларов, а в горнорудку на каждое месторождение нужно не менее 100 миллионов, на некоторые же проекты более 300 миллионов.

Вы знаете, как трудно даже один миллион долларов где-то занять — хоть в банках, хоть в фондах развития. А окупаемость таких проектов — от 10 до 20 и более лет. А потом 20 лет нужно выплачивать проценты, первые 5 лет не извлекать никакой прибыли, только нести расходы. И только потом, если все благополучно, начать потихоньку окупать вложенное. Вот такой сложный бизнес. Соответственно нам нужно, если мы хотим эту отрасль развивать, создать благоприятные условия.

— Почему для нашей страны этот сектор стратегический?

— Я просто для понимания расскажу. За прошлый год, если посмотреть статистику, горнодобывающая промышленность вложила около 10 процентов в ВВП — это около миллиарда долларов. Для сравнения, сельское хозяйство дает в год 12,5 процента ВВП. То есть в сельском хозяйстве, в которое вовлечен чуть ли не каждый второй наш гражданин — а это более 500 тысяч формальных работников, — дают 12 с небольшим процентов, а недропользование, где менее 20 тысяч работников и где, условно, 10 компаний работают, — вклад 10 процентов. Вот и представьте, если мы таких же еще 10 компаний вовлечем в производство, то можно добавить еще 10 процентов ВВП. А это значит, что на 10 процентов вырастет доход на душу населения.

У нас в 1990 году, после развала Советского Союза, ВВП на душу населения составлял около 1 000 долларов, сейчас чуть более 1 300. За 30 лет! А если учесть инфляцию за эти годы, то мы не только не выросли, а, наоборот, снизились по этому показателю. Вот над этим надо задуматься и понять, что нам может дать быстрый эффект для экономики.

Еще почему горнорудка? У нас сельское хозяйство практически от всех налогов освобождено. Швейная промышленность тоже имеет очень льготный режим. Услуги тоже льготами пользуются. Малый и средний бизнес получил различные послабления. Вот эти все льготы откуда берутся, как вы думаете?

— То есть за счет одной сферы другая получает льготы?

— Конечно. Когда сограждане спрашивают: что лично я имею от горнорудки? — говорю: если вы работаете в бюджетной сфере, каждый четвертый сом, который вы получаете, от налогов, которые вносит горнорудка. Каждый четвертый сом, истраченный на строительство дороги, — от горнорудки. Больницами, школами пользуетесь? Пользуетесь. Вот везде каждый четвертый сом, грубо говоря, поступает от этой отрасли.

А в перспективе развивать мы ее можем намного лучше, потому что из 17 редкоземельных элементов у нас присутствуют 12, и мы должны их осваивать. Не говорю уже о золоте и благородных и редкоземельных металлах, которые у нас есть. В наших землях содержатся такие элементы, которые сейчас важны для "зеленой" экономики. Это и литий, который нужен для электромобилей. Сегодня эти полезные ископаемые приобретают новую ценность. Если мы сейчас не воспользуемся ситуацией, не извлечем выгоду и не будем за счет этого поднимать другие отрасли, упустим время.

— Почему же при такой важности этих предприятий они не получают "зеленый свет" от государства?

— Начнем с того, что в профильном министерстве совмещены функции развития горнодобывающей промышленности и в то же время экологического надзора. Это совершенно противоположные направления, которые не должны совмещаться в одном ведомстве. Разработка месторождения — это всегда воздействие на окружающую среду. Соответственно ведомство не может решить, как быть — продвигать добычу или максимально оберегать природу.

Аскар Сыдыков: привлекать инвесторов становится все сложнее, а это наши стратегические партнеры. К примеру, в "Альянс Алтын" вложены российские инвестиции, причем крупнейшие

© Sputnik / Табылды Кадырбеков

— Возникает конфликт целей и задач?

— Вот именно. Ведомство выдает лицензии, утверждает отчеты, ведет надзор за исполнением и тут же пытается защищать экологию. Парадокс получается. Из Госгеологии ушли очень толковые кадры. Сейчас регулятор говорит, что там некому работать. А почему? Потому что нужна правильная структура госорганов. Важно, чтобы Госгеология оставалась самостоятельным органом. Отрасль, которая приносит 20 процентов налогов и 10 процентов ВВП, не может быть небольшой службой при министерстве. Если она будет придатком, она и развиваться будет как придаток.

Кроме того, было принято много ограничительных законодательных инициатив: та же инициатива по поводу обязательного наличия государственной доли в новых проектах от 30 процентов и более. Никто не понимает, как это будет — от 30 процентов и до?.. До бесконечности? Или ровно 30 процентов? Как это будет применяться? Как в 2021 году норму приняли, так до сих пор ни одного конкурса не проведено.

— А желающие есть?

— Трудно сказать. Такие ограничения создают ситуацию, когда могут прийти или недобросовестные инвесторы, или никто.

Другая проблема — запрет на вывоз руды и концентратов драгоценных металлов. Он должен был начать действовать с мая этого года, теперь отложили введение решения до 1 января 2024-го. Это тоже проблемное требование, если учитывать состояние перерабатывающих предприятий.

— Но есть ведь Кара-Балтинский горнорудный комбинат?

— Кара-Балтинский горнорудный комбинат давно функционирует практически в истощенном режиме. Он вообще был рассчитан, насколько я понимаю, на уран. Переработка — очень сложное производство. Различают два основных вида переработки на золоторудных и золотомедных месторождениях — гидрометаллургия и пирометаллургия. В гидрометаллургии еще можно наладить извлечение до рентабельности, при таком способе и меньше ядовитых реагентов применяется. А пирометаллургия, которая применяется для тех руд, где содержится медь, очень экологически чувствительная металлургия. Не зря многие развитые страны, где требуется такая переработка, отправляют концентраты далеко в другие страны.

— А главная причина в чем?

— В том, что они не хотят загрязнять свою экологию. Утилизация мышьяка и подобных веществ — очень сложный процесс. Если поехать на Балхашский медеплавильный завод в Казахстане, можно в этом удостовериться. Вокруг жилых поселений нет, благо у соседнего государства много земли.

А у нас где размещать такое производство? И было бы для чего. Добавленной стоимости образуется немного. Объемов для переработки у нас мало — буквально 2-3 месторождения, где такая руда. И ради этого губить экологию и строить перерабатывающую фабрику? Логичнее перерабатывать за рубежом.

— Чем еще недовольны недропользователи?

— Введена монополия на инспекцию и анализ проб руд и концентратов драгоценных металлов. Чтобы партию отправить на переработку, нужно сделать анализ этих проб, который определит, сколько в руде золота и других элементов. Теперь такие анализы должны проводить в государственной лаборатории при Кыргызской геологической службе. На это компании тоже отрицательно отреагировали. Таким анализом занимаются международные лаборатории, которые принадлежат к так называемой "большой четверке" мировых лабораторий, результаты которых признаются везде за рубежом. И компании-переработчики говорят, что им нужны результаты международно признанных лабораторий.

— Как все это сказывается на инвестиционной привлекательности сектора?

— Привлекать инвесторов становится все сложнее, а это наши стратегические партнеры. К примеру, в "Альянс Алтын" вложены российские инвестиции, причем крупнейшие. В "Эти Бакыр Терексай" турецкие инвестиции, "Кичи Чаарат" — китайские. Это инвестиции из тех стран, которые являются нашими основными торговыми партнерами. И, конечно же, каждую проблему, с которой они сталкиваются, они доносят до правительств своих стран. Это частично влияет на реализацию проектов в других отраслях экономики. Потому что, если правительство той или иной страны смотрит на своего инвестора и видит, сколько у него проблем, оно соответственно не спешит реализовать другие проекты в этой стране.

— Почему тогда компании не говорят об этом прямо?

— Во всех отраслях так. Мы с вами обсуждали вопросы ЭТТН, налогов, чего угодно, предприниматели не решаются сами выступать — опасаются последствий, никто не хочет рисковать вложениями. Поэтому по этим вопросам работаем мы, организации, которые объединяют предпринимателей.

— Правила работы в горнорудном секторе нашей страны отличаются от того, как это делается в других государствах?

— В случае с добычей металлов, драгоценных камней в мире применяется особый подход. То же самое с нефтегазовой промышленностью. Это выражается в том, что добыча облагается большими налогами, нежели другие отрасли. Больше госрегулирования, потому что больше вреда для экологии. Тут применяются такие понятия, как "квотирование", "специальные налоговые режимы", "раздел продукции", "концессионное соглашение" или же "налог на сверхприбыль". Когда же полезные ископаемые, к примеру, достигают намного более высокой цены на мировом рынке, чем ожидалось, взимается налог на сверхприбыль, и это справедливо.

В нашем случае налоговое бремя и так высокое. С момента принятия в апреле этого года поправок в Налоговый кодекс финнагрузка на недропользователей возросла. Теперь налоговые и неналоговые платежи составляют 34-35 процентов от стоимости реализованной продукции для недропользователей, осуществляющих переработку руд и концентратов по схеме толлинга за пределами Кыргызстана при обратном ввозе золота в республику. 44-47 процентов — налоговое бремя для недропользователей, которые вывозят минеральное сырье с территории страны. А еще соцпакет для работников, благотворительность и все остальное. По информации Нацстаткома, рентабельность предприятий в этом секторе около 14 процентов.

Если государство считает, что оно недополучает, оно всегда может отрегулировать налоги. Налог — это как раз основной инструмент, и не нужна никакая госдоля. Показательный пример — месторождение Джеруй в Таласской области. При получении лицензии компания уплатила более 100 миллионов долларов единовременного бонуса. Такого в истории страны не было. Плюс урегулировала спор с предыдущим инвестором. Все эти годы она вкладывала средства до начала разработки, несла расходы. И только сейчас достигла более-менее приемлемой производственной мощности, начала получать прибыль, окупать вложения.

На взгляд экспертов, логика должна быть предельно простой. Государство должно проанализировать налоговое бремя, установить размер и больше ничего не взимать. Если цены на металл повысились, сумма налога будет больше, цены понизились — налогов меньше. Тогда инвестору будет виден бизнес-план, и он поймет, готов работать в этой стране или нет.

Автор: Елена Яковлева Опубликовано 11.08.2023

Ссылка: https://ru.sputnik.kg/20230811/gornodobyvayuschaya-promyshlennost-nalogi-biznes-kyrgyzstan-1077744460.htmlhttps://ru.sputnik.kg/20230811/gornodobyvayuschaya-promyshlennost-nalogi-biznes-kyrgyzstan-1077744460.html